Виталий Наумкин: Арабский мир очень пристально следит за тем, как действует Россия в Сирии

30 декабря исполнится 3 месяца с момента начала работы российской авиагруппы в небе над Сирией. В преддверии этой даты научный руководитель Института востоковедения РАН, член-корреспондент РАН, профессор, доктор исторических наук Виталий Наумкин в интервью "Интерфаксу-АВН" подвел основные политические и военные итоги российской операции

- Виталий Вячеславович, какими Вы видите основные итоги работы российской авиагруппы в Сирии с 30 сентября?

- Среди итогов 3 месяцев нашего участия в боевых действиях в Сирии можно выделить несколько направлений. Первое – общеполитические итоги. Среди них также можно вычленить несколько пунктов. Во-первых, Россия показала, что мы – и прежде всего наш президент – способны принимать смелые политические решения, которые имеют определенные риски, не всегда вызывающие одобрение у наших партнеров за рубежом. Более того, они могут порождать нападки на нас, поскольку пугают тех, кто хотел бы, чтобы мы были слабыми, не могли проводить самостоятельную внешнюю политику.

Поэтому трудно переоценить общеполитическое значение такого решения, которое может принять и осуществить только сильный лидер, только сильная страна, способная эти риски преодолевать и добиваться поставленных целей. Это – первое.

Второй пункт в политической сфере – это наше возвращение на Ближний Восток. Собственно говоря, мы из него и не уходили, но никогда непосредственно не вели там боевых действий. В этом были свои плюсы и свои минусы. Плюс был в том, что мы всегда подчеркивали отсутствие у нас каких-либо геополитических замыслов, отсутствие намерений использовать военную силу для осуществления каких-то планов. Сегодня это ушло в прошлое, потому что мы впервые – если не считать опыта поддержки арабских армий после войны 1967 года, и в частности, Египта, когда Советский Союз обеспечивал прикрытие воздушного пространства во время "войны на истощение" и очень помог этой стране, – я думаю, что Египет это никогда не забудет и не должен забывать. Мы закрыли небо Египта от израильских налетов с помощью поставленных там батарей ПВО.

Сегодня мы пришли в Сирию точно так же, по просьбе законного правительства. И в этом большой плюс. Мы подчеркиваем нашу приверженность международному праву в отличие от наших партнеров на Западе, да и на Востоке. Мы не действуем, как слон в посудной лавке. Мы поступаем только в строгом соответствии с международным правом, считая режим Асада, его правительство легитимным, и действуя в ответ на его приглашение.

Третий политический пункт – мы не просто пришли туда помогать в одиночку местному правительству, а создали при этом  международную коалицию. Пускай пока не очень широкую. Фактически у нас формируются две коалиции. Одна – узкая, в которой действуют Сирия, Россия, Ирак и Иран, и у которой есть информационный центр, или фактически центр обмена разведывательными данными и координации действий в Багдаде. Есть также поддерживающий центр в Иордании. Это – узкая коалиция.

Но есть широкий круг поддерживающих государств. Например, у нас установилось сотрудничество с Францией. Идет формирование этого второго коалиционного пояса вокруг тех действий, которые мы там делаем. То есть мы там работаем не в одиночку. Все это – политические итоги.

Теперь  - о военных итогах. Первый из них – мы нанесли мощный удар по тем, ради кого, ради отражения опасности со стороны которых мы затевали эту операцию. Это – международные террористы, и прежде всего те, кто непосредственно может угрожать России, кто причастен к совершению в прошлом терактов на ее территории, то есть джихадисты, которые уехали из России, а также боевики из других стран – арабских, европейских. То есть все те, кто готов накинуться и рвать зубами наши территории, совершать здесь теракты и распространять эту страшную идеологию в мусульманской среде, среди 20-миллионной мусульманской уммы России.

Сегодня этот контингент значительно ослаблен. И совершенно очевидно, что эти люди деморализованы и испуганы.

Второй итог – наносятся удары непосредственно по террористическим группировкам для очистки территории именно Сирии. Поскольку я выступаю в качестве независимого эксперта, я могу сказать, что нам не нужно, как это иногда делается некоторыми обозревателями, себя обманывать и говорить, что мы воюем только с "Исламским государством" (ИГ). Мы воюем со всеми террористами, которые действуют в Сирии. Я думаю, что так и надо говорить. Террористы это те, кто сегодня ставит задачу свержения законных режимов, создания каких-то страшных государств с досредневековыми правилами жизни, убийствами, пытками, массовыми казнями людей. Любые люди, которые действуют ради организации такого глобального джихада в рядах "Аль-Каиды", аффилированных с ней структур типа "Джабхат ан-Нусра", они естественно являются объектом наших действий.

Поэтому если взять другие организации, например, "Джунд аль-Акса", то чем она отличаются от "Джабхат ан-Нусра", или "ДАИШ" (сокращенное название ИГ на арабском языке)? Правильно говорить "ДАИШ", чтобы не использовать название "Исламское государство", ведь здесь нет ни ислама, ни государства. Я считаю, что удары по группировкам, которые фактически делают то же самое, что и "ДАИШ", это еще одна наша победа. Мы серьезно ослабили эти силы, пусть пока и не удалось добиться их полной ликвидации. Ликвидация "ДАИШ" – дело очень сложное. По террористическим группировкам наносятся мощные удары, ликвидируются их склады оружия, лагеря подготовки боевиков, коммуникации, средства транспорта. Особенно важно последнее, так как один из сильных моментов боевиков – их высокая мобильность, благодаря которой они могут быстро менять места их дислокации, укрываться среди мирного населения. Поэтому ликвидация средств передвижения боевиков – очень важная задача. Полагаю, что постепенное ослабление потенциала террористических группировок, нарушение путей подвоза техники, боеприпасов и джихадистов, рекрутируемых в разных странах – это важный итог операции.

Третий итог – успешно наносятся удары по инфраструктуре поддержки – по бензовозам, резервуарам нефти. Но это будет действовать эффективно только вместе с мерами по пресечению торговли контрабандной нефтью, предметами искусства, людьми, по пресечению финансовых потоков, то есть вместе с определенными полицейскими мерами против ячеек "ДАИШ" и других группировок, которые сегодня имеются везде. Мы знаем, что действует франшиза с созданием филиалов, отделений, аффилированных групп, тех, кто клянется в верности "ДАИШ". Мне кажется, что военные удары требуют одновременного принятия финансовых и полицейских мер, проведения разведывательных и контрразведывательных мероприятий. Причем при реализации этих мер нам удалось добиться сотрудничества с зарубежными партнерами, в том числе и с США. Последнее, как мне кажется, очень важно.

- Сейчас все больше говорят о необходимости наземной операции в Сирии против ИГ. Какими силами она должна проводиться при том, что очевидна нехватка сил у правительственной армии, даже с учетом союзных ей формирований ливанского движения "Хезболла", иракского движения "Бадр", советников иранского КСИР?

- Важнейшая особенность российской операции – то, что она проводится согласованно с действиями  наземных сил. Это то, чего не было и нет в Сирии у западной коалиции. Да, в Ираке они действуют согласованно с местными сухопутными силами, в Сирии американцы начали поддерживать отряды сирийских курдов, но они не желают координировать усилия с сирийской армией, да и, собственно, разрешения у Дамаска не попросили. А мы совершенно правильно показываем эффективность наших действий через сотрудничество со всеми теми, кто готов вести борьбу против террористов. Перечислять их все не буду, Вы сами их назвали, однако можно сказать, что основная сила на земле – это прежде всего сирийская армия.

Сирийская армия, конечно, очень устала. Конечно, у нее есть проблемы с пополнением личным составом, и прежде всего - призывниками. Призывная база ограничена, есть серьезные проблемы, есть большие потери среди тех, кто воюет. Но, тем не менее, сирийская армия показывает удивительную боеспособность. Она способна воевать, и ей оказывается необходимая помощь и оружием, и боеприпасами, и серьезная моральная поддержка.

Очевидно, что без определенной внешней поддержки сирийская армия не смогла бы воевать. Естественно, это и отряды ливанского движения "Хезболла", и отряды добровольцев из других стран, прежде всего – из Ирака, Афганистана, Пакистана, это -  и местные племена, представители которых вступают в ополчение, и отряды сирийских курдов, по отношению к которым у нас серьезные разногласия с рядом региональных держав, и прежде всего – с Турцией, поскольку турки считают Партию демократический союз во главе с Салихом Муслимом террористической организацией и частью Курдской рабочей партии. Мы так не считаем.

Кроме того, там есть вторая курдская сила – отряды народной самообороны ("Отряды защиты курдского народа"), которые они также относят к числу террористических организаций, но которым мы оказываем содействие. И не только мы, но и американцы. Может даже американцы в большей мере. Они дают оружие, дают амуницию, боеприпасы и т.д.

Здесь, как не парадоксально, наша позиция близка к американской и противоположна турецкой. У курдов, конечно, своя повестка дня. Они не очень собираются воевать за пределами своей территории. Их задача – обеспечить создание курдского анклава, объединить несколько кантонов в один пояс, что и вызывает большой страх у Турции, которая хочет этого не допустить.

Курдский компонент в этой войне очень велик. Но преувеличивать боеспособность курдских отрядов не стоит. Ведь у них практически серьезного военного опыта не было. Это все-таки партизанские отряды, которые привыкли воевать легким оружием где-то в горах, совершать какие-то отдельные акции. А вести серьезные организованные боевые действия – это для них, по моему, пока еще задача завтрашнего дня.

Тем не менее вместе со всеми другими силами это – очень серьезный компонент борьбы с терроризмом в Сирии.

Важно, что мы поддерживаем не только тех, кого принято относить к просирийскому лагерю. Мы высказали нашу готовность вести переговоры с отрядами "Свободной сирийской армии", то есть вооруженной оппозицией, и даже договариваться о поддержке этих отрядов, если они готовы воевать не с Асадом, а с "ДАИШ". Первые шаги уже сделаны. Мы слышали заявления представителей нашего Минобороны. Последний элемент – он новый. Это – элемент не вчерашнего, а сегодняшнего дня. От многих факторов зависит, удастся ли развить этот успех и побудить людей, которые зациклены на борьбу с Дамаском, перевести их энергетику в русло борьбы с террористами и убедить их в том, что сегодня задача всех – объединиться в борьбе с террористами. Пускай у них есть противоречия  с Дамаском, отложите их на завтра. Давайте их решать политическим путем, путем переговоров, путем национального консенсуса. И мы будем продвигать это.

Последний момент, который хочу здесь упомянуть – это то, что Россия действует параллельно на двух треках. Мы не рассматриваем военную операцию как исключительно проявление нашего желания решить сирийскую проблему военным путем. Одним только военным путем она не решаема. Это – очень важно. Это – наш принцип. Мы на этом стоим. Мы говорим, что военным путем не победить этот страшный терроризм.

Первый параллельный трек - это удары по террористам, а второй – это продвижение политического процесса, процесса национального примирения в Сирии. Мы делаем все, мы идем на компромиссы, в том числе серьезные. Но здесь есть и "красная линия".

"Красная линия", по моему мнению, для нас состоит в том, что нам не следует допускать к межсирийским переговорам те отряды, которые правомерно считаем террористическими, а некоторые местные региональные игроки – "мягкими и пушистыми". Не стоит позволять этим людям входить в переговорный процесс и навязывать свое видение будущего Сирии.

Это прежде всего относится к таким организациям, как "Ахрар аш-Шам", где есть люди, причастные к теракту на Дубровке. Мы это знаем. Это – "Джейш аль-Ислам". Конечно, они – неоднородные организации. Возможно, там есть какие-то умеренные элементы, которые примкнули к этим организациям, учитывая их "зонтичный" характер, ради того, чтобы получать какие-то деньги, оружие, кормить свои семьи. Но не они правят балом. Балом правят террористы.

Кроме этого мы знаем, что в этих районах, также как в районах, населенных туркоманами, с которыми, особенно с вождями племен, я считаю, также надо наладить какие-то контакты, живут не только противники режима, хотя есть и жесткие противники, но там, на этой территории, в туркоманских горах, воюют и отряды чеченских джихадистов. Их надо только уничтожать, потому что это самые злобные антироссийские террористы, которые настроены на то, чтобы взорвать Северный Кавказ, нарушить там сегодняшнюю стабильность.

Тем не менее, иногда в нашей прессе проскальзывают слишком истеричные высказывания относительно того, что чуть ли не все туркоманы – противники режима. Это не так. Внутри сирийской армии, сил безопасности, сирийского правительства всегда были туркоманы, которые верой и правдой служили правительству, служили власти. Достаточно сказать, что министром обороны Сирии с 2004 по 2009 гг. был генерал Хасан ат-Туркмани. Он принадлежал к одному из туркоманских племен. В 2012 году он стал жертвой теракта вместе с двумя другими видными военными деятелями.       

- Каким может быть политический выход из сирийского кризиса? Возможно ли повторение ливанского опыта распределения должностей между основными этно-конфессиональными группами?

- Есть международные механизмы, международные договоренности, на которые мы и опираемся - Женевский процесс, Венский процесс, встреча в Нью-Йорке, резолюции ООН. Мы действуем достаточно гибко. Думаю, Россия делает все, чтобы приблизить то время, когда стороны смогут сесть за стол переговоров. Этому есть много препятствий. Одно препятствие я назвал. Это то, что сегодня наши некоторые партнеры – так скажем – в арабском мире, и в частности, наши саудовские друзья, продвигают такие организации, как "Ахрар аш-Шам" и "Джейш аль-Ислам" в качестве участников таких переговоров, что для нас сегодня неприемлемо. Наверно, какая-то  компромиссная развязка может быть найдена. Напомню, что Иордании поручено представить на согласование вариант списка террористических организаций. Но в принципе нельзя забывать, что в конечном счете полномочия по формированию единой делегации оппозиционных сил поручены Стаффану де Мистуре как специальному представителю генсека ООН по Сирии. Именно он со своим аппаратом должен поставить точку в этом процессе, а не Саудовская Аравия.

Но, тем не менее, искать взаимопонимание надо со всеми. Говоря о будущем характере сирийской государственности, решение о котором должен принимать сам сирийский народ, надо отметить, что здесь нужно решить, как выстраивать отношения между различными этно-конфессиональными группами, поскольку Сирия – очень разнородная страна.

Наверно, там должна быть какая-то разумная децентрализация. Сирия сегодня – это унитарное государство. Понятно, что она должна остаться светским государством, то, что здесь и было. Она должна быть демократическим государством. Она должна обеспечит участие самых широких слоев и групп населения в политическом процессе, в управлении государством через развитие и реформирование государственных структур. Наверно, она должна отойти от этой жесткой унитарной структуры – конечно, это дело самих сирийцев, как это решать. Но это, видимо, должно состояться.

Я не думаю, что ливанский образец является для Сирии абсолютно приемлемым и подходящим. Речь идет о квотной системе распределения должностей. В Сирии она не сработает. Но разумная децентрализация с передачей больших полномочий регионам, этно-конфессиональным группам, обеспечение их участия в органах власти пропорционально их весу в обществе и их месту должна быть обеспечена. Это касается и уважения прав суннитского большинства, и уважения прав всех меньшинств, в том числе тех, кто внес огромный вклад в то, что страна выдержала все потрясения, которые обрушивались на нее со времени завоевания независимости. Это прежде всего алавитская община, о которой так много говорят как якобы об абсолютно доминирующей в государстве – это не совсем так. Но то, что алавиты сыграли огромную роль в формировании и развитии сирийской государственности – это факт. Свой вклад в развитие страны внесли христиане, а также курды, которые на севере уже сегодня добились какого-то уровня самоуправления, но сохраняют лояльность единой сирийской государственности.

Я думаю, что на пути большего уважения прав всех компонентов сирийской нации – в Дамаске, где не любят говорить об этнических и конфессиональных группах, их называют "компонентами", "мукаввинат" – лежит дорога к новой государственности. Конечно, система управления государством должна быть реформирована. Для меня это понятно. Но это должны решать сами сирийцы. А международное сообщество должно  обеспечить условия для волеизъявления сирийцев в правильном направлении.

- Из-за войны в Сирии совершенно незамеченной осталась война в Йемене. Что там происходит сейчас? Какого развития событий можно ожидать?

- Я лично не забываю про Йемен, поскольку эта страна мне очень близка. Я бы не сказал, что события в этой стране остались незамеченными. Дело в том, что там сложился уже давно определенный специфический региональный формат преодоления кризиса. Он развивался со времен начала протестного движения, когда инициатива ССАГПЗ (Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива) послужила основой для попытки решить эту проблему. Помните, когда потребовали ухода Али Абдаллы Салеха с поста президента, когда возникал новая, по сути переходная структура, и когда вроде бы все начало развиваться в этом направлении, Россия поддержала инициативу ССАГПЗ, и международное сообщество отдало эту проблему на откуп регионалам.

Но, как всегда бывает в таких случаях, когда происходит какое-то навязанное решение извне, без соответствующей подготовки местных игроков, которые бы его приняли, как говорится, сердцем и разумом, и согласились бы его выполнять, и начали бы сами прорабатывать какие-то параметры его, оно не сработало. В стране просто не приняли то, что решили в Эр-Рияде и Абу-Даби. Как мы знаем, в Йемене соединилось очень много конфликтогенных компонентов, главным из которых, на мой взгляд, является то, что Йемен в еще большей мере, чем Сирия или Афганистан, или даже Ливия, является обществом разделенным. В политологии существует теория глубоко разделенных обществ. Так вот это здесь и есть глубоко разделенное общество, в котором есть такие традиционные линии разделения, как Север - Юг,  шафииты - зейдиты, племена, которые живут практически в условиях квази – самостоятельности, своей замкнутой, внутренней жизнью, сохранилась и своего рода полукастовая система – все это требует очень  мощного, эффективного, мудрого управления для того, чтобы сглаживать все эти противоречия, находить  оптимальные способы правления.

Обычно есть несколько способов преодоления таких противоречий. Один из них - автократический, когда есть сильный правитель, который диктаторскими методами, с помощью определенных инструментов давления  навязывает стабильность, чтобы не допускать конфликтов.

Есть способ более демократический, когда создаются инструменты типа федерации, конфедерации, когда учитывается это социальное и этно-конфессиональное разнообразие, а каждая группа имеет какой-то свой кусок пирога. Есть и другие разные способы, о которых мы не будем сейчас говорить.

В Йемене всего этого не произошло. Пошли вперед хуситы, которые были недовольны сложившейся ситуацией. Но неправильно называть это движение чисто хуситским – правильнее называть его "Ансарулла", но и это не совсем точно. Это же движение не только хуситских племен, и не только зейдитов, или шиитов, не только тех, кто хочет, чтобы страна вернулась к правлению представителей Дома Пророка – в этом суть их религиозной легитимизации власти.

К нему примкнули и крупные части йеменской армии - сторонники отстраненного от власти экс-президента Али Абдаллы Салеха во главе с ним, выходцы из различных племен, среди которых есть и сунниты – шафииты.

Кроме этого, в Йемене очень усилился террористический компонент, это – "Аль-Каида", которая на юге захватила и поставила под свой контроль целые провинции. Также очень усилились сепаратистские настроения на Юге, что усугубило всеобщий раскол.

Он вылился в серьезную гражданскую  войну, войну многосоставную, и произошло военное вмешательство, которое, на мой взгляд, усугубило ситуацию.

Россия приняла решение не вмешиваться в этот конфликт и с самого начала призывала к тому, чтобы международное сообщество оказало содействие в урегулировании конфликта. Наша дипломатия  участвует в международных переговорах по Йемену, поддерживает деятельность специального  представителя генсека ООН по Йемену, в Женеве вот сейчас были встречи, где был и наш представитель, российский посол в Йемене. Из Саны все посольства были вынуждены уехать.

Короче говоря, с одной стороны, наше участие в решении йеменского кризиса низкопрофилдьное, поскольку наши ресурсы не  бесконечны, а с другой стороны - это принципиальная позиция, основанная на уважении международного права, апелляции к дипломатии и выстраивании отношений со всеми игроками. К нам и хуситы приезжали. Россия поддерживает хорошие отношения с легитимным правительством Йемена. И стремится вместе с партнерами за рубежом урегулировать этот конфликт. Пока перспективы этого процесса неясные, успеха добиться еще не удалось. Ясно, что военные действия, прежде всего - Саудовской Аравии, не приносят нужного результата.       

- Мировое сообщество все больше осознает необходимость военного вмешательства в Ливии с тем, чтобы не допустить там распространения влияния ИГ. Каким может быть его формат? Стоит ли участвовать России в этой операции, которая представляется неизбежной?

- Пока не ясно, удастся ли добиться успеха международным посредникам и прежде всего - специальному представителю генсека ООН по Ливии. Сначала был испанский дипломат Бернардино Леон, сейчас его сменил германский дипломат Мартин Коблер. Мне кажется, что институт  специального представителя не везде работает.

По-моему, по Ливии давно следовало бы создать что-то типа международной контактной группы вроде той, которая была создана по ядерной программе Ирана, сейчас вот по Сирии. Этот институт может хорошо сработать, потому что в Ливии сталкиваются интересы многих глобальных и региональных игроков, как и в Сирии. Где без налаживания контакта между Саудовской Аравией и Ираном ничего не добиться. И в Йемене то же самое. Посмотрите, это же и "война уполномоченных", "война по поручению"  между внешними игроками. И в Ливии это происходит отчасти тоже. Там тоже есть необходимость сплотиться, урегулировать эти противоречия между разными странами. Там есть интересы Египта, ОАЭ, соседних государств, а также тех, кто представляет лагерь, поддерживающий исламистские движения.

Можно было бы создать такую группу, чтобы попытаться решить  проблему политическим путем. Пока то, что делается - это попытка сформировать коалиционное правительство. Я имею очень большие сомнения по поводу того, что это получится.

Если туда войдет какой-то международный контингент, я думаю, что участие России в нем должно быть исключено. Это – далекая от нас страна, очень сложная страна. Там возможна опора на какие то контингенты Африканского Союза, Организации исламского сотрудничества, Лиги арабских государств, если там найдутся желающие отправить туда свои контингенты с международным мандатом. Мы бы могли это поддержать, может быть, логистикой.   

- Как может сказаться успешное применение российских вооружений в Сирии на перспективы военно-технического сотрудничества с арабскими странами?

- Сегодня арабский мир очень пристально следит за тем, как действует Россия в Сирии, за тем,  какие новые системы вооружения мы там используем. Это - и новая авиатехника, и более точные, поражающие воображение системы наведения, системы нанесения воздушных ударов, системы ПВО. Произвели сильное впечатление морские крылатые ракеты, и в частности, удары "Калибр-НК" и "Калибр-ПЛ" из акватории Каспия и Восточного Средиземноморья соответственно. Я думаю, экспортные варианты всех этих видов вооружений, которые производит Россия, будут пользоваться повышенным интересом потенциальных клиентов. Думаю, что для военно-технического сотрудничества России со странами региона открываются большие перспективы. Но как всегда, ВТС - это сфера, которая требует политической прокладки. Если удалось бы сегодня снять те противоречия, которые нас разделяют по местным конфликтам, и прежде всего - по сирийскому, через продвижение политического процесса, думаю, это придало бы новый толчок нашему ВТС.     

 -Какие страны на Ближнем Востоке и в соседних регионах наиболее уязвимы с точки зрения вероятности проникновения туда ИГ?    

- К сожалению, у "ДАИШ" есть большая база поддержки. Можно говорить о некоторых видах такой поддержки. С одной стороны - это так называемые франшизы, когда уже существующие террористические группы присягают "ДАИШ", не входя непосредственно в состав ее контингентов и действуя самостоятельно. Но, встав под флаг "ДАИШ", они могут рассчитывать на увеличение помощи извне, привлечение большего объема ресурсов. Это не значит, что, скажем, террористы в Нигерии готовы стать частью какого-то арабского Халифата. Они никогда не объединятся с арабами. Это же разные общества, разные страны. Я не верю ни в какую солидарность исламистов. Мы знаем,  как они жестко воюют между собой, та же "Джабхат ан-Нусра" против "ДАИШ".. Они все передерутся. Не будет никакого мирового Халифата. Но фактически образуется некий международный монстр, в который рекрутируются и перемещаются с одного места на другое новые люди и ресурсы.

На мой взгляд, наша задача должна сегодня состоять не только в военном ослаблении и уничтожении военного потенциала этих структур, но и прежде всего в том, чтобы прекратить такое рекрутирование.

Как остановить рекрутирование? Как добиться того, чтобы люди туда не ехали, чтобы их это не привлекало? Вот это сегодня очень важно. Это - отдельный вопрос, о котором нужно говорить. 

Второй вид этого проникновения - это непосредственное проникновение "ДАИШ" путем создания своих ячеек. Они ими управляют, они им дают задания, туда ездят эмиссары, они занимаются рекрутированием боевиков для главного театра военных действий - это Сирия и Ирак. И сегодня весьма уязвимым, как я полагаю, является Афганистан. Его особая опасность для нас заключается в том, что он находится у границ СНГ. И еще одно - там есть много людей, выходцев из Центральной Азии - из Таджикистана, Узбекистана, Кыргызстана и даже Казахстана.

Там есть угроза того, что "ДАИШ" объединится с "Талибан". Этого пока нет, они действуют самостоятельно, между ними есть серьезные противоречия, порождающие даже военные столкновения. Но если они объединятся, и если еще и "Талибан" встанет под флаги "ДАИШ", ситуация усугубится.

К этим двум типам проникновения нужно относиться по разному. Помимо Афганистана уязвима любая арабская страна кроме тех, где нет серьезной религиозной и социальной базы для такого проникновения. Уязвимы Ливан, Иордания, возможно - Алжир. Наиболее безопасная страна, особенно в районе Аравийского полуострова, это Оман. Ему удается в этом беспокойном море удачно плыть, быть посредником. Кроме этого, там господствует ибадитская идеология, которая ставит местное общество в особое положение, вне суннитско-шиитского разлома. Руководству страны, ее правителю пока удавалось решать внутренние проблемы путем мудрого управления достаточно разнородным обществом, где помимо ибадитов живут и сунниты.

Третий путь проникновения - через базу поддержки террористов без ее участия в их деятельности. Те, кто симпатизирует ИГ, либо деньги посылают, либо дают укрытие боевикам, либо распространяют идеологию через социальные сети и так или иначе способствуют рекрутизации новых людей. По этому направлению в любом обществе, в том числе и в российском, есть угроза, которую нужно решительно парировать.

Источник: Интерфакс-АВН