Как-то посчастливилось оказаться в Горном Алтае, причем в не самой его туристической части. Скорее даже наоборот – в самой глухомани.
Я в широкой долине. По ней, скрытые лесными зарослями, несут свои бурные воды две неглубокие горные речки. Купаться в них – испытание не для слабонервных, поскольку с непривычки выдержать в воде больше минуты трудно: ледяная вода сводит ноги, упругие потоки норовят свалить с ног и утащить с собой. Казалось бы, воды-то всего по пояс, но поток настолько сильный, что приходится привязываться к деревьям на берегу, либо искать заводи с более спокойной водой.
Вдоль долины – поросшие лиственным лесом горы, изумрудная мурава, невероятное пестрое летнее разноцветье и оглушающий звон цикад, гудение пчел и жужжание прочей травяной живности. Высоко в небе парят орлы, из родников можно пить, просто окуная лицо в воду.
Я поднимаюсь по склону горы, которая подобно сказочному дракону разлеглась посреди долины, разделяя своим телом две реки. Наверху пронизанная лучами солнца тишина и благодатный покой. Долина просматривается на десятки километров, вплоть до высоких пиков, с которых еще не везде сошел снег. Говорят, до них по прямой около ста километров.
Здесь – царство нетронутой человеком природы. То, что это так, подтверждает мой взор. Над долиной я вижу тончайшую голубовато-фиолетовую дымку, нечто вроде тумана. Но это не туман. Туман – это концентрированные пары воды, фактически – облако на земле. А то, что заполняет собой уходящую в бесконечность долину, называется мга. Она возникает в атмосфере, когда та насыщена энергиями четырех божественных стихий: огня (солнце), воды (река), земли и воздуха.
Почему горцы живут долго? Вот их секрет – они дышат не искалеченным воздухом цивилизации, а чистой энергией нетронутой природы. Мы бы все дышали ею, если бы исполняли завет Аллаха: (وَلاَ تُفْسِدُواْ فِي الأَرْضِ بَعْدَ إِصْلاَحِهَا):
«не производите расстройства на земле после устроения ее» (Преграды, 7:56).
Но увы... Для того, чтобы так жить, нужно, как минимум, веровать в Бога и изучать Его наставления.
Замерев в немом восторге от открывшихся мне красот, я стою на вешине горы. Внизу в долине видны каменные насыпи кольцеобразной формы – разоренные курганы. Им не одна тысяча лет. Древняя земля, которая когда-то давала кров и пищу нашим далеким предкам. Настолько далеким, что даже воображение робко отступает перед этой бездной истории. Вполне может быть, что в одном из курганов покоился мой пра-пра в n-ной степени пращур. Сыны этих прекрасных гор и долин давным-давно разошлись кто куда. Но есть и те, кто остался: алтайцы, исконные жители этих гор. Они продолжают говорить на языке тюрки, скакать на конях и заниматься животноводством. В нашей долине расположены три самые настоящие алтайские деревни. Их стоит посетить.
Однажды заглянул в местный магазинчик. За прилавком две девушки. Думаю, дай-ка я задам вопрос на татарском, что произойдет, интересно же? Спрашиваю: «Кызлар, сөт бармы?» (Девушки. Молоко есть?). Ни промедлив ни секунды, чтобы понять произнесенное (все-таки не на алтайском же я спросил) отвечают: «Бар!» (Есть!). Дивны дела твои, о, Всевышний! Я проехал несколько тысяч километров и в глухой горной деревушке на вопрос, заданный на моем родном татарском языке, получаю понятный мне ответ! Да, не просто возникла поговорка: «Татарга тылмач кирәкми» (Татарину переводчик не нужен).
Мне все это интересно, ибо когда еще я смогу поговорить с носителями этого языка, одному Аллаху известно. Поэтому, всякий раз общаясь с местными, я выпускаю из себя филолога. «Как это называется на вашем языке?», – спрашиваю, показывая на луг. Отвечают: «Саз». Понятно – по-татарски «саз» означает заболоченный луг. Здесь этим словом называют заливные луга. Летом на них пасется скот. Я продолжаю: «А это что?» и показываю на ближайшую гору. «Туу», – говорят. И это понятно татарину – «тау», стало быть. «А это?» показываю на солнце. «Кюн», – отвечают.
Ясно, в моем языке это сохранилось в виде слова «көн» (день). У меня в руках была записная книжка. Показываю на бумагу и спрашиваю: «А это что?» Отвечают: «Жазын». И мне понятно: вот оно исконное тюркское слово, место которого в современном татарском языке занимает персидское слово «кәгазь». А җазын сохранилось в виде глагола «язарга/җазарга» (писать). Кстати, слово җазын интересно с точки зрения общей для наших языков морфологии: оно означает «то, на чем пишут». В татарском такой способ словобразования уже давно не используется, но, тем не менее, остается узнаваемым.
Однажды я, показывая на небо, спросил: «А это как называется?». «Тангри» – отвечают. Вот этого я, честно, не ожидал. Ведь в татарском «небо» – «күк». Да, понятие Тәңре (Бог) в татарском тоже имеется и активно используется. Только в течение веков смысл этого слова трансформировался, был приспособлен к исламскому мировоззрению. Например, в дореволюционной татарской мусульманской религиозной литературе встречаются даже такие словосочетания, как Тәңре и Тәңре тәгалә, что представляет собой перевод арабского слова Аллаһ и Аллаһы тәгалә (Всевышний Аллах). Однако когда видишь людей, для которых богом остается небо, это, признаюсь, весьма неожиданно и экзотично.
Еще раз я был удивлен, когда узнал, что животные в алтайском языке называются словом аңдар, что можно прямо перевести на татарский как аңнар. Корень слова – аң, что значит сознание, плюс окончание множественного числа. Следовательно, животные для алтайца – это сознания.
В татарском такое понимание животных утеряно. Слово аң-сознание в татарском применяется только по отношению к человеку. Человек – носитель сознания. Сознание и делает его человеком. А тут – животные, которых мы называем: 1) либо заимствованным из арабского словом хайваннар, что в арабском происходит от корня хайй – жить, жизнь, однако в татарском этот смысл, увы, не проявляется, его слышит только араб; либо 2) словом җан ияләре, что буквально значит обладатели души. Последнее звучит интересно, но аңнар мне нравится больше.
В один из таких моментов кто-то из местных ребят задал мне вопрос: «А как тебя зовут?» Я отвечаю: «Айдар». Тот удивленно вскинул брови:
– Не может быть! – говорит.
– Это почему же?
– Потому что Айдар – это я! А у тебя откуда такое имя?
– Ну дык... это имя у нас обычное, многие его носят, – говорю ему.
Тут мой собеседник хитро прищурился:
– А ну-ка, адаш, скажи мне, а что такое айдар?
Теперь пришла моя очередь хитро прищуриться в ответ: во-первых, слово адаш я понял, оно и в татарском значит тёзка. Поэтому отвечаю ему:
– Адаш, – говорю, – «айдар» – это сплетенная в косу конская грива. Так делали, чтобы на скаку развевающиеся пряди конского волоса не хлестали всадника по глазам.
– А вот нет! – торжествующе вскрикнул мой собеседник. – «Айдар» – это вот! – он сунул руку за голову, и, подцепив указательным пальцем, перебросил через плечо свою косу, которую я до этого не замечал.
И я, и мой адаш (тезка), и присутствовавшие понимали, что хитрость не удалась, я ответил верно и прошел испытание. Поэтому все рассмеялись, а мы с моим неожиданным тезкой обнялись. Я ему говорю: «Карендәш!» (Брат!), и он такой: «Да, действительно, карындаш!». И переводчик нам был не нужен.
Вот так одно слово может соединить в братских объятиях двух совершенно незнакомых ранее людей, когда они говорят на понятных друг для друга языках, хотя эти два языка прошли тысячи лет независимого развития. Таковы тюркские языки, и таков отдельной взятый татарский язык, который, согласно выводам ученых-лингвистов, сохранил в себе максимально большое количество общетюркских корней. Именно поэтому татарину переводчик и не нужен, как и любому, кто владеет татарским.
Возьмем, к примеру, автора «Хождения за три моря», знаменитого путешественника Афанасия Никитина. Зная татарский, он дошел до Индии и гулял по ней, свободно общаясь с местными жителями на своем ломаном татарском – даже этого было достаточно, чтобы его приняли как своего. Вот что об этом пишет К.Гюнер:
«...в эпоху Афанасия Никитина он [татарский язык. – А.Х.] был дипломатическим языком общения России с Востоком: на нем велась дипломатическая переписка с Ираном, Афганистаном, Турцией. Следует отметить, что в те времена вообще нельзя было путешествовать, не зная «татарского» языка, А. Никитин если бы не знал татарского языка, не добрался бы до Индии, а если бы добрался, то не вернулся бы».
В целом, все верно, если бы только не закавыченное прилагательное «татарский». Для чего кавычки? Никитин владел татарским языком, что тут такого? Ведь он вырос в среде, где татарский был языком межнационального общения. Поэтому Никитин не нуждался в переводчике даже в далекой Индии, в которой в то время процветали государства, основанные тюрками.
Продолжение следует...