Мертвые тираны и сорванные мечты: арабская действительность в современной литературе

Мы привыкли узнавать о современной жизни арабского мира из новостных сообщений. Однако в массовых медиа реалии почти всегда преподносятся под определенным политическим соусом. Это неизбежно, поскольку арабский мир всегда оставался яблоком раздора между ведущими глобальными игроками, который и сам давно уже превратился в искушенного игрока. Поэтому трудно рассчитывать на объективность преподносимой таким способом информации.

Еще одним источником информации является межличностное общение: Живое ли оно, или происходит в социальных сетях – эта информационная сфера имеет свои недостатки. Она крайне узка, очень далека от возможностей серьезного влияния на сознание масс, каковыми обладают СМИ. С ее объективностью тоже есть проблемы, хотя лично я предпочел бы получать интересующую меня информацию от реальных людей на местах, нежели со страниц газет или телевизионных news in brief. По сути, такая форма получения информации сводится к доверительным дружеским беседам или обсуждению в небольшом кругу заинтересованных людей. В этом ее единственная ценность.

Еще одной формой информирования общественности является литература. Именно та литература, которая в привычном для нас понимании является результатом творчества, личных переживаний пишущих людей. В этом смысле художественная литература пересекается с острой социальной публицистикой, являющейся серьезным инструментом влияния на массовое сознание.

Однако, при этом, литература имеет свои правила и законы, которые позволяют ей оставаться культурным феноменом, высоким искусством. Литература, прежде всего, воспитывает, а не информирует. Не просто так в арабском языке и языках мусульманских народов понятие «художественная литература» передается невероятно глубоким по смыслу словом адабиййят, в котором слились такие значения, как воспитание, воспитанность, нравственность, благопристойность.

Иными словами, если литература не воспитывает человека, взращивая в нем лучшие качества, заложенные в него Творцом, то это не литература, а пропаганда. И какая бы величина ни была автором такого рода «произведения», он преследует своекорыстные цели, исполняет социальный заказ. Это не литература, а форма черной магии, которая внушает читателю ту или иную идеологию, вместо того, чтобы вести его к единым для всех вершинам человечности. И, конечно же, литература отражает состояние коллективной души народа, его чаяния и стремления, его переживания и драмы.

В свете сказанного выше интересно познакомиться с состоянием и темами небольшой части современной арабской литературы. Хорошая возможность для этого представлена в работе марокканского писателя и философа Халида Хаджи.

Халид Хаджи не отвлеченный от жизни писатель, творящий в тиши своего кабинета. Он имеет степень доктора философии университета Сорбонны по англо-американским исследованиям, является профессором гуманитарного факультета Университета Мохаммеда I-го, в Марокко. Кроме этого Хаджи является президентом Брюссельского форума культурного и религиозного диалога (BFCRD) Брюсселя и бывшим генеральным секретарем Европейского Совета Марокканских улемов. То есть, перед нами человек, не только включенный в текущую ситуацию по максимуму, но и способный системно изложить свое понимание и видение.

Статья Халида Хаджи называется «Мертвые тираны, сорванные мечты и несостоявшиеся государства: как арабская литература передает дух времени».

Возможно, оборот «дух времени» отсылает к одноименному и нашумевшему в свое время документальному фильму, посвященному серьезнейшим проблемам нашей эпохи. Но это так, к слову. Нам пора перейти к обзору самой статьи.

С первых строк автор обозначает вопросы, на которые намерен дать свои ответы:

«Что происходит в арабском мире, в таких странах, как Алжир, Судан и Ливан? Является ли это революцией, предвещающей лучшие времена, или просто мимолетным облаком в цепком небе, которое увековечивает существующий баланс сил?».

Ответы следует искать в национальной литературе, в романах, которые «дают представление о наших слабостях, неудачах, разрушенных мечтах, убитых тиранах и разочарованных реформаторах».

Хаджи признает, что современный человек теряется, подвергаясь бесконечной бомбардировке постами в социальных сетях, показывающих ему, что происходит в этой части мира, что человек не может полагаться на выводы социальных наук, чтобы понять, почему что-то происходит, или как гарантировать, что это не повторится снова. Постоянное ускорение изменений в обществе делает невозможным разбор той или иной проблемы до одного явления, что, по мнению автора, «размывает наше видение прошлого и будущего». По его мнению, «только литература может лучше передать настроение арабских обществ, раскрывая повествования их народов и передавая их чаяния».

Некоторые наблюдения Хаджи выглядят весьма тревожными. В частности, он пишет:

«Однако литература, по-видимому, не способна устоять на ногах в век цифровых коммуникаций и бесконечной информации. Прошли те времена, когда арабские читатели объединялись вокруг или против одного писателя, или отождествляли себя с поэтическим выражением, чтобы обозначить путь действия. Цифровая эпоха привела к гибели литературного героизма. С триумфом цифровой коммуникации письменность перестала быть привилегией немногих талантливых людей».

Действительно, серьезная литература требует серьезного читателя, обладающего рассудительностью и проницательностью, читателя, который чтобы определить для себя те литературные произведения, которые выделяются над массовым творчеством.

«При обилии текстов в интернете читатели испытывают потребность в просмотре, теряя при этом привычку читать длинные литературные тексты. Неудивительно, что некоторые из лучших и наиболее уместных романов арабского контекста остаются незамеченными», - пишет Хаджи.

Свою статью Хаджи создал на основе анализа трех современных арабских литературных произведений, которые, по его мнению, остались незамеченными в силу упомянутого выше засилья интернет-контента. Речь идет о таких произведениях, как «Там, где встречаются два моря» («Мультака Аль-Бахрайн») Валида Саифа, «Потерявшие путь» (Les Desorientes) Амина Маалуфа и «Чего ждут обезьяны?» («Qu'attendent Les Singes») Ясмины Хадры».

Как пишет Хаджи, эти три романа объединяет «несомненная тяга к искусству повествования, определенная культурная страсть к устному повествованию, которая все еще распространена в арабском мире… Саиф, Маалуф, Хадра и другие романисты и им подобные создают своего рода литературу, которая стремится морализировать волю своих арабских читателей».

Однако, при этом Хаджи усматривает в этих произведениях упаднические мотивы, что они проводят идею о том, что арабский мир – это давно уже история, что нынешний арабский мир не делает историю и, следовательно, «не может дать никакого типа героизма». Также Хаджи отмечает, что эти романы усматривают в коллективном арабском сознании «растущее понимание того, что нет никакой «очаровательной» арабской истории, которую можно было бы рассказать миру. Они убеждают нас подумать о том, чтобы дать миру после арабского Возрождения основание для сомнений, которые преследуют нас сегодня», поэтому упадничество выглядит уже не как приговор, но отрезвляющее и пробуждающее средство.

Анализируя роман В. Саифа «Там, где встречаются два моря», автор статьи подчеркивает, что Саиф открыто презирает нынешнюю Арабскую действительность, и потому помещает своих главных героев в давно минувшую историческую обстановку. При этом, «арабский мир с самого начала отвергается как средневековый, кишащий султанами, работорговцами, пленниками и одержимыми. Читатель склонен думать, что без фона Темных веков невозможно было бы ни сформировать профиль персонажей и антагонистов, ни понять природу сюжета».

Хаджи приходит к выводу, что основной посыл романа Саифа заключается в том, что важнейшей составляющей нынешней Арабской действительности является определение основ для культурного выживания, предполагающего выход из состояния средневековья ради того, чтобы избежать распада и исчезновения арабских обществ в будущем.

Борьба за власть и контроль над людьми – еще один мотив романа Саифа. Изысканность слов и изящество стиля не мешает Саифу показать отношения между тремя символичными персонажами, собирательными образами, обозначающими духовные начала арабов: султаном, чьей привилегией и правом является приказывать и повелевать, девушкой-полонянкой, обязанностью которой является повиновение, и ученым, намеревающимся разжечь революцию. «Эта история может быть ссылкой на ужасное состояние общества, в котором силы деспотизма и просвещения соперничают за власть и контроль над душами и телами людей», - пишет Хаджи.

В романе звучит идея слияния этих трех сущностей, трех составляющих арабской души в гармоничное единство, что, на первый взгляд, кажется недостижимым. Однако по мере развития событий растет ощущение, что исторический симбиоз возможен. Прекрасная пленница, стоящая за народ, сумела убедить и султана, – своего господина и отца ее будущего ребенка, – и ученого, своего возлюбленного, в необходимости совместных действий.

Надежда достигает своего апофеоза, когда ученый, разочаровавшись в будущем революции, отправляется в путешествие по пустынной стране, чтобы примириться с султаном. Пленница, которая стала возлюбленной султана, не может не радоваться перспективе такого примирения, мечтая о будущем мире, в котором политическая власть и власть просвещения будут координировать усилия по достижению общественного мира и процветания.

Хаджи считает, что в романе В. Саифа «Там, где встречаются два моря» каждое слово, предложение, метафора, монолог и диалог способствуют созданию такого мистического союза, который крайне необходим сегодня арабскому миру. Но, к сожалению, эти заветные перспективы звучат слишком хорошо, чтобы быть правдой. Все вокруг плененной девы начинает рассыпаться на куски.

Во-первых, ученый, с которым она связывала надежды на революцию, которая улучшит положение общества, становится жертвой вероломных убийц, которые обезглавливают его и приносят его голову в замок в надежде снискать расположение султана. Затем султан умирает, убитый в бою с группой мятежников. Пленница вынуждена бежать из города с ребенком султана в утробе и горем в груди. Ее верный слуга и спутник расспрашивает девушку о том, куда они направляются. «Мы узнаем это, как только доберемся до него», - говорит она в ответ.

За этим ответом скрывается проблеск нового арабского мира, в котором надежды на лучшее будущее, в котором правители работают совместно с просвещенными элитами для благополучия и безопасности своего народа, уступили место страху и смятению. Смерть как султана, так и ученого приводит к потере предназначения и утрате контроля над судьбой. Это – арабский мир в руинах. Весьма, надо сказать, печальная перспектива.

Видение утраченного арабского общества также блестяще представлено в романе Амина Маалуфа «Потерявшие путь», в котором рассматриваются конфликты, раздиравшие арабские общества, особенно Ливан, с точки зрения историка в изгнании. С помощью исторической ретроспективы и географической дистанции рассказчик Адам может позволить себе выражать самые разнообразные ситуации, отношения и эмоции, которые иначе трудно выразить словами. Смешивая чувства любви, ненависти, дружбы и предательства, он сохраняет идею фракционного мира, отданного во власть безответственности и безотчетности, наряду с неизлечимо сильной эмоциональной тоской по прошлым моментам мирного сосуществования, когда было возможно приспособление к «инаковости».

Судьба Адама подвешена между жизнью и смертью, «точно так же, как его страна, как вся планета, и как все мы, кто продолжает жить на заимствованное время», говорит Долорес, которая постоянно находится у его постели. В гипотетическом эпилоге, который Адам, возможно, сочинил в своем уме до автомобильной аварии, оставившей его в коме, есть неопределенное упоминание о «наслаждении левантийской деликатностью и безмятежной нежностью», «вновь открывшемся аппетите к жизни» и «причинах продолжать борьбу». Однако значение этих слов не будет известно наверняка, пока Адам не придет в сознание. Несмотря на то, что в его словах присутствует хотя бы капелька надежды, он не может претендовать на героизм.

Еще более увлекательными, чем история и судьба ливанского эмигранта Адама, являются переписка и беседы между его друзьями детства. Через них Маалуф раскрывает существующие политические расколы, непреодолимое столкновение убеждений и жаркие дебаты в раненом ливанском обществе.

Возможно, в самом захватывающем, заставляющем задуматься отрывке Маалуф предлагает всеобъемлющее послание истины. На вопрос одного из персонажей о том, «почему вера занимает большое место в этом регионе мира», Маалуф отвечает словами другого персонажа, который говорит, что такое утверждение – всего лишь миф, а истина заключается в обратном:

«Здесь, в Леванте, мы заботимся не о верованиях, а скорее о принадлежности».

Маалуфу удается перевести впечатления, полученные во время визита Адама в страну его детства, в беспрецедентное понимание реальности сегодняшнего арабского мира. Вопреки общепринятому мнению, что духовность является опорой ближневосточных обществ, принадлежность рассматривается как элемент, который имеет приоритет над верой.

Таким образом, Роман Маалуфа открывает путь к внедрению радикально новых установок, ставя под сомнение обоснованность самоощущения жителей Ближнего Востока как сильной духовной сущности. Это усиливает впечатление разваливающегося мира, повышая осознание необходимости критики доминирующих форм религиозности в арабском мире как важного шага к выходу из нынешнего тупика.

Между тем действие романа Ясмины Хадры «Чего ждут обезьяны?» разворачивается в сегодняшнем Алжире, живущем под властью деспотизма. В ответ на упрек молодого инспектора по поводу серьезной несправедливости, причиненной невинным людям, всемогущий, но уже дряхлый от старости тиран Хадж Саад Хамерлен заявляет:

«Никто не ошибается; мы есть только то, чего другие от нас хотят, чтобы мы были ... я не просил их о том, чтобы стать деспотом».

Пытаясь освободиться от моральной ответственности, Хамерлен избирает линию защиты, которая сводит тиранию и деспотизм к простому вопросу иерархии.

«Тирана никогда не было, – объясняет инспектору старый деспот, – тираны – это всего лишь галлюциногенный эффект наших маленьких и больших проявлений трусости».

Однако, когда старый деспот пытается вырваться из рук инспектора, тот бьет его по лицу плоской стороной лопаты. Деспотизм теперь подвергается тому же унижению, которому он подвергал других. Инспектор напоминает Хамерлену: «Мир функционирует согласно вульгарному балансу сил. Хозяином положения является дубина, а не тот, кто ее держит».

И от имени всех алжирцев он пронзает сердце деспота и деспотизма. После убийства Хамерлена инспектор чувствует жжение в нижней части живота и в конце концов понимает, что это эрекция. После долгого периода подавляющего отчаяния и депрессии он восстановил свою мужественность и снова стал мужчиной – «исцеленным, цельным и живым».

В романе Хадры деспотизм изображен в виде бумажного тигра. Не нужно много усилий, чтобы понять, что его страшная сила – это всего лишь внешняя видимость. Название говорит о том, что смелый поступок может выявить слабость тирании, и что стереть ее с лица земли – это единственное стоящее решение. Подстрекательский тон романа Хадры провоцирует угнетенных людей пересмотреть соотношение сил между деспотизмом и потребностью в свободе. В свете последних событий в Алжире ее роман представляет собой решающий шаг на пути к преодолению оплотов страха и является предвестником нового героизма.

Хаджи считает, что «литературный шедевр Хадры» способен стать воплощением голоса поколения, заглушенного деспотизмом, и что он свидетельствует о могуществе нового типа литературы, способного продолжить начатое Арабским Возрождением. Как ни странно, – заключает Хаджи, – но то же самое можно сказать и о романах Саифа и Маалуфа.

Изысканность и утонченность идей, выраженных в этих романах, открывают новый ментальный ландшафт, свободный от гегемонистских дискурсов как зеропейской (зеропеизм – американизированный европеизм, либерализм, антинационализм, еврократизм, евромондиализм и т.д.), так и пассеистской (приверженность и уважение к традициям и ценностям прошлого, особенно в области искусства) идеологий.

Эти романы предлагает нам зрелище наших слабостей, неудач, сорванных мечтаний, упущенных возможностей, негероических деяний, несостоявшихся государств, мертвых тиранов и разочарованных реформаторов. Тем самым она побуждает арабских читателей признать себя способными совершить решающий шаг на пути к переменам.

Описанные Хаджи романы призывают арабов: как мусульман, так и христиан, к восстановлению арабским обществом его моральных устоев, показывают, что оно должно обладать достаточным поэтическим пылом, чтобы выразить смутные отношения между властью, разумом и народом; размытые границы между верой и принадлежностью; и истинную, уродливую природу деспотизма.

 

Айдар Хайрутдинов